Монгольский Алтай: как мы жили в юрте и резали овцу
В Ховде нам нужно было найти транспорт до Улгия — центра казахской Монголии. Здесь это не составило труда — все-таки у мусульман намного лучше с коммерческой жилкой, нежели у буддистов. За день пути до Улгия (200 км. по перевалам) на местном импровизированном автовокзале на базаре просили по $7 с человека…
Мы договорились с водителем, что платим ему $60 за всего «козла» и он больше никого не берет. Повторив уговор раза четыре и получив утвердительный ответ, мы отправились в гостиницу собирать вещи. Каково же было наше удивление (точнее, досада, удивляться к тому времени мы давно перестали), когда драйвер приехал не один, а с каким-то мужиком. На наш вопрос «А это, собственно, кто?» драйвер, помявшись, ответил, что это его напарник, с которым они будут попеременно вести машину (200 км). Уставшие уже от всей этой фигни с левыми пассажирами, мы в жесткой форме выперли дядечку из машины и еще раз повторили драйверу, что больше никого он брать не будет, или пусть везет нас обратно на базар. По дороге он опять попытался впихнуть в машину население целой юрты и даже какого-то хрена с мотоциклом, но чуть не был побит и потому поспешил продолжить движение.
Дорога от Ховда до Улгия проходит по перевалам Монгольского Алтая, среди суровых четырехтысяников с ледниками и снежниками. Температура за бортом приближается к нулю, и все это, конечно, безумно красиво.
К вечеру мы достигли Улгия, казахской столицы Монголии. Многие казахи здесь говорят по-русски и практически все – понимают, в гостинице есть казахские, турецкие и российские каналы, казахи создают туристическую инфраструктуру, и вообще намного активнее монголов.
На центральной площади Улгия установлен памятник советско-монгольской дружбе:
Поскольку планы относительно Гоби у нас изменились, то оставшееся время было решено потратить на поездку в Национальный парк Таван Богд, где находится высочайшая гора Монголии Таван Богд, куча горных озер и речек, древние петроглифы, бабы и менгиры, и вообще очень красиво.
В Улгие есть несколько контор, возящих туристов по окрестностям. Сюда вообще косяками прилетают белые мистеры из Улан-Батора, чтобы полазить по самым высоким в стране горам. В офисе одной из таких фирм мы наблюдали диалог двух девушек-израильтянок с менеджером. Девушки сказали, что “we want to see huge mountains and white-white snow!”. Ну, их можно понять.
Основные агентства – это Blue Wolf и контора при офисе заповедника в городе. Blue Wolf в основном ориентируется на организованных туристов, коих принимает пачками, селит в своем Гер-кэмпе и возит по ближайшим окрестностям. Драйвера у них дорогие, дороже даже чем наш пенек нам обошелся. Вторая контора, при офисе, занимается дикими туристами и сдает в аренду драйверов. Мы договорились с ними примерно на $30 в день, включая бензин. Нашего драйвера, прикольного казаха лет 50, звали Медын-Хан, машина — опять буханка.
Для посещения парка нужно получить два пермита – собственно в парк и в приграничную зону, поскольку парк частично в ней находится. Парковый пермит стоит $2,5 на человека и выдается в том же офисе заповедника. Приграничный — $5 на всех и выдается за час в какой-то местной ментовке, куда нас отвозил драйвер.
Из-за всей этой волокиты с пермитами, драйверами и закупками, в сторону парка мы выехали только к вечеру. Проехав совсем немного, встали у деревни Аксай, известной своим «народным промыслом» — охотой с хищными птицами. В качестве охотничьих птиц у местных выступают не какие-нибудь соколы-сапсаны, как у нас, а здоровые орлы, скотины килограмм по 25. Эти милые животные сидят привязанные на пнях около юрт, а вокруг бегают добрые дети и тычут в них палками. Самочек орлов ловят в совсем нежном возрасте, потом несколько лет тренируют, до двадцатилетнего возраста охотятся с ними, а потом выпускают обратно на волю.
Проснувшись и позавтракав, обнаружили интересную вещь: на юрте, стоящей выше по течению, развевается черный флаг. Такими флагами разного цвета в Монголии до сих пор предупреждают путников об опасной болезни в поселке или юрте. Коричневый флаг – чума, желтый – оспа, а черный по-моему – холера. Можт и просто кто-то умер. Покойников тут тоже до сих пор «хоронят» по старинному обычаю — выкидывают на соседний пригорок на съедение птичкам.
Всю дорогу нам постоянно попадались тюркские каменные бабы. Таких памятников, а также всяких лабиринтов и менгиров в округе великое множество.
Наконец мы пересекли границу национального парка и поехали против потока грузовиков кочевников, спускающихся на зиму с гор со всем своим имуществом. Скот обычно гонят пешком, или перевозят грузовиками вторым заходом. Наивные, мы еще не знали, от чего спасаются все эти люди…
Вечером у приехавших на огонек казахов заказали джентльменский набор: юрту на следующую ночь (этой ночью был дубак минус пять), верховых лошадей и барана.
Утром переехали в юрту:
И весь день катались вдоль озера Толбо-Нуур на ленивых и нечесаных казахских лошадках, любовались на отражения заснеженных вершин в ледяном озере и мерзли. Температура на высоте около 2500 приближалась к нулю, и даже пока еще летнее солнце не могло прогреть кристальный горный воздух.
Казахские лошади и упряжь отличаются от монгольских: лошадки покрупнее и не так похожи на ишаков Пржевальского, а седла кожаные человеческой формы (монгольские мазохистские седла деревянные, со здоровыми металлическими бляхами по бокам, как раз в местах соприкосновения с бедром. Все монголы ездят верхом, стоя в стременах.
Лошади обошлись нам в $5 за штуку на день. Целиком животина стоит $20-50, так что при длительных конных походах выгоднее бывает купить лошадь на время, а потом пристрелить продать ее по дешевке.
Вечером нас ждал праздник живота – казахи привезли и зарезали нам целого барана. Точнее, сорокакилограммовую овцу. Не буду пускаться в пространные рассуждения о том, было ли нам жалко овцу и что мы чувствовали, вгрызаясь в сочный кусок. Скажу одно – жалко не было, было безумно вкусно. Наши измученные пресной вареной бараниной желудки жаждали хорошего сочного куска жареного мяса. Словосочетание «шарсан мах» (жареное мясо) давно уже стало заклинанием, но во всех едальнях в ответ только отрицательно мотали головой.
Еще мне, городскому ребенку, боящемуся коров больше чем машин, очень интересно было посмотреть на процесс разделки туши – казах делал это очень быстро и умело. В результате, правда, получилось не совсем как принято у нас – на ребрах, например, совсем не осталось мяса, а корейка лохмотьями повисла на позвоночнике.
Кроме того, оказалось, что овца – это большой мешок с, пардон, гамном. Из всех 40 килограммов собственно мяса и костей осталось от силы килограмм 15. Но нам хватило. Дальше запечатлен вчесь процесс расправы, впечатлительные могут пролистать.
Вот жестокий убивец обнимает свою жертву. Жертва, надо сказать, хоть и офца, но сразу просекла что дело нечисто и как-то загрустила.
Чик — и овца превратилась в мясо. Кровь казахи не собирают.
Тушку подвесили на ближайшую сосну и очень технично сняли с нее шкуру. Потом аккуратно вырезали весь мешок с внутренностями и отдали теткам. Тетки пошли полоскать кишки в озере.
Осталось разделать тушку на отрубы, как в магазине.
Готово! Мясо казахи хранят на стенке юрты:
Крутившийся все время разделки рядом монгольский дед сразу выхватил кусок еще теплой печени и сожрал ее сырой. Остальное еле отобрали. Из ноги и лопатки мы сделали шашлык (местные, глядючи на шампуры с кусками мяса, смотрели на него с жалостью – «столько мяса испортили!»), остальные три ноги и немного курдючного сала забрали с собой, а все оставшееся отдали приютившим нас хозяевам.
Медын-Хан припер из машины паяльную лампу и часа полтора обжигал на ней овечью голову и нижние части ног с копытами. Потом все это, воняющее бензином и паленой шерстью, положили вместе с внутренностями в таз и поставили на огонь. Аромат – не передать словами. Все это дерьмо казахи варили целый вечер, а наутро съели с большим аппетитом. Ужос.
Овца обошлась нам в $25, при том что мы не торговались и был не сезон забоя скота. В сезон такая стоила бы $5-10. Скот у монголов кормится и размножается самостоятельно, так что себестоимость очень низкая =))
Утром мы покинули гостеприимных казахов и поехали дальше в горы в ущелье Цаган-Гол. Поскольку высота была уже около 3000 м, холодало стремительно. Мы сказали Медын-Хану, что хотим найти юрту, да и он явно был не против. Поиски осложнялись тем, что большинство кочевников уже покинуло свои летние стойбища – мы проезжали только круглые островки пожухшей травы, на которых стояли юрты, да кучи брошенного кизяка. Наконец у самого начала каньона Белой реки мы заметили три юрты. Пробравшись к ним через камни (да, кстати, хоть какое-то подобие дороги мы видели в последний раз вчера), Медын-Хан кивком головы подозвал молодую казашку и по-казахски объяснил ей, чего мы хотим. Через 10 минут из юрты были выгнаны все дети и она была в нашем распоряжении.
Наши новые хозяева жили в потрясающем месте: виды кругом — дух захватывает!
Медын-Хану тут же принесли угощение – хлебцы, соленое масло, сушеный творог и сыр. Мы скромненько присоседились в сторонке. Вообще, драйвер наш, по местным меркам столичный житель, был явно интересным дядькой – по вечерам местные собирались не столько посмотреть на нас, сколько потрепаться с ним.
Попив чайку (шайку точнее по-казахски, но хорошо хоть не цайку), мы пошли гулять по туманному каньону Цаган-Гол. У речки из-за известняка волшебный цвет воды, молочно-голубой, почему она и называется Белой. На обратном пути нас настигла настоящая снежная буря, с крупным зимним снегом.
Было первое сентября, на Монгольский Алтай пришла зима.
Примерно в таком же режиме мы провели еще два дня – гуляли по горам и ели нашу овцу. Еще из Улгия мы привезли мега-деликатес – три килограмма картошки и две луковицы. Из мяса с картошкой мы сделали тушенку, из мяса с луковицами – суп. Наша казахская семья, которую мы угощали, дружно выковыривала из тушенки картошку, мясо в детей запихивали насильно.
Наконец пришло время уезжать, да и замерзли мы уже реально, все-таки наша снаряга не была рассчитана на такие температуры. Погрузились в машину, сфотографировались на память со всей семьей и в два дня вернулись в Улгий.
Вот вся большая семья наших гостеприимных хозяев. В кожаной кепке — Медын-Хан, а я, как обычно, осталась за кадром.
Comments
